Неточные совпадения
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью
в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок
в кармане; не
деньги ли? но
деньги тоже
в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему
в уши, что он позабыл что-то.
Только побуждаемые сильною корыстию жиды, армяне и татары осмеливались жить и торговать
в предместье, потому что запорожцы никогда не любили торговаться, а сколько рука вынула из
кармана денег, столько и платили.
— Я его знаю, знаю! — закричал он, протискиваясь совсем вперед, — это чиновник, отставной, титулярный советник, Мармеладов! Он здесь живет, подле,
в доме Козеля… Доктора поскорее! Я заплачу, вот! — Он вытащил из
кармана деньги и показывал полицейскому. Он был
в удивительном волнении.
Придя домой, я, — свидетель тому Андрей Семенович, — стал считать
деньги и, сосчитав две тысячи триста рублей, спрятал их
в бумажник, а бумажник
в боковой
карман сюртука.
Одевшись совсем во все новое, он взглянул на
деньги, лежавшие на столе, подумал и положил их
в карман.
Уходя, Раскольников успел просунуть руку
в карман, загреб сколько пришлось медных
денег, доставшихся ему с разменянного
в распивочной рубля, и неприметно положил на окошко.
А как дело ведет? — берет десяти-двадцатирублевые вещи, набивает ими
карман, роется
в бабьей укладке,
в тряпье, — а
в комоде,
в верхнем ящике,
в шкатулке, одних чистых
денег на полторы тысячи нашли, кроме билетов!
Но, однако, мне тотчас же пришел
в голову опять еще вопрос: что Софья Семеновна, прежде чем заметит, пожалуй, чего доброго, потеряет
деньги; вот почему я решился пойти сюда, вызвать ее и уведомить, что ей положили
в карман сто рублей.
— А! — закричала она
в исступлении, — воротился! Колодник! Изверг!.. А где
деньги? Что у тебя
в кармане, показывай! И платье не то! Где твое платье? где
деньги? говори!..
Я прервал его речь вопросом: сколько у меня всего-на-все
денег? «Будет с тебя, — отвечал он с довольным видом. — Мошенники как там ни шарили, а я все-таки успел утаить». И с этим словом он вынул из
кармана длинный вязаный кошелек, полный серебра. «Ну, Савельич, — сказал я ему, — отдай же мне теперь половину; а остальное возьми себе. Я еду
в Белогорскую крепость».
Аркадий сказал правду: Павел Петрович не раз помогал своему брату; не раз, видя, как он бился и ломал себе голову, придумывая, как бы извернуться, Павел Петрович медленно подходил к окну и, засунув руки
в карманы, бормотал сквозь зубы: «Mais je puis vous donner de l'argent», [Но я могу дать тебе
денег (фр.).] — и давал ему
денег; но
в этот день у него самого ничего не было, и он предпочел удалиться.
Я подошел к лавочке, где были ситцы и платки, и накупил всем нашим девушкам по платью, кому розовое, кому голубое, а старушкам по малиновому головному платку; и каждый раз, что я опускал руку
в карман, чтобы заплатить
деньги, — мой неразменный рубль все был на своем месте. Потом я купил для ключницыной дочки, которая должна была выйти замуж, две сердоликовые запонки и, признаться, сробел; но бабушка по-прежнему смотрела хорошо, и мой рубль после этой покупки благополучно оказался
в моем
кармане.
Получив
деньги, он вытянул ногу резким жестом, сунул их
в карман измятых брюк, застегнул единственную пуговицу серого пиджака, вытертого на локтях.
Сначала это было не очень заметно благодаря его привычке не знать, сколько у него
в кармане денег; но Иван Матвеевич вздумал присвататься к дочери какого-то лабазника, нанял особую квартиру и переехал.
Подарок! А у него двести рублей
в кармане! Если
деньги и пришлют, так к Рождеству, а может быть, и позже, когда продадут хлеб, а когда продадут, сколько его там и как велика сумма выручена будет — все это должно объяснить письмо, а письма нет. Как же быть-то? Прощай, двухнедельное спокойствие!
— Не забудьте. Пока довольно с меня. Ну-с, что же дальше: «занимают
деньги и не отдают»? — говорил Марк, пряча ассигнации
в карман.
— Да, — припомнила она и достала из
кармана портмоне. — Возьмите у золотых дел мастера Шмита porte-bouquet. [подставку для букета (фр.).] Я еще на той неделе выбрала подарить Марфеньке
в день рождения, — только велела вставить несколько жемчужин, из своих собственных, и вырезать ее имя. Вот
деньги.
В первый раз с приезда у меня очутились
в кармане деньги, потому что накопленные
в два года мои шестьдесят рублей я отдал матери, о чем и упомянул выше; но уже несколько дней назад я положил,
в день получения жалованья, сделать «пробу», о которой давно мечтал.
— Ну, довольно же, довольно! — восклицал я, — я не протестую, берите! Князь… где же князь и Дарзан? Ушли? Господа, вы не видали, куда ушли князь и Дарзан? — и, подхватив наконец все мои
деньги, а несколько полуимпериалов так и не успев засунуть
в карман и держа
в горсти, я пустился догонять князя и Дарзана. Читатель, кажется, видит, что я не щажу себя и припоминаю
в эту минуту всего себя тогдашнего, до последней гадости, чтоб было понятно, что потом могло выйти.
— Надо, надо! — завопил я опять, — ты ничего не понимаешь, Ламберт, потому что ты глуп! Напротив, пусть пойдет скандал
в высшем свете — этим мы отмстим и высшему свету и ей, и пусть она будет наказана! Ламберт, она даст тебе вексель… Мне
денег не надо — я на
деньги наплюю, а ты нагнешься и подберешь их к себе
в карман с моими плевками, но зато я ее сокрушу!
— Все может быть; человек почувствовал
в кармане у себя
деньги… Впрочем, вероятно и то, что он просто подал милостыню; это —
в его преданиях, а может быть, и
в наклонностях.
Это было очень трудное испытание, но через два с лишком года, при приезде
в Петербург, у меня
в кармане, кроме других
денег, было семьдесят рублей, накопленных единственно из этого сбережения.
Но я не хотел уступить ей
в галантерейном обращении и стал вынимать из
кармана деньги, чтоб заплатить и за эти.
Иван Яковлич ничего не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул
деньги в боковой
карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись
в гостиную как ни
в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан...
— Ого-го!.. Вон оно куда пошло, — заливался Веревкин. — Хорошо, сегодня же устроим дуэль по-американски:
в двух шагах, через платок… Ха-ха!.. Ты пойми только, что сия Катерина Ивановна влюблена не
в папахена, а
в его
карман. Печальное, но вполне извинительное заблуждение даже для самого умного человека, который зарабатывает
деньги головой, а не ногами. Понял? Ну, что возьмет с тебя Катерина Ивановна, когда у тебя ни гроша за душой… Надо же и ей заработать на ярмарке на свою долю!..
—
В карман? Да,
в карман. Это хорошо… Нет, видите ли, это все вздор! — вскричал он, как бы вдруг выходя из рассеянности. — Видите: мы сперва это дело кончим, пистолеты-то, вы мне их отдайте, а вот ваши
деньги… потому что мне очень, очень нужно… и времени, времени ни капли…
— Господи! А я думала, он опять говорить хочет, — нервозно воскликнула Грушенька. — Слышишь, Митя, — настойчиво прибавила она, — больше не вскакивай, а что шампанского привез, так это славно. Я сама пить буду, а наливки я терпеть не могу. А лучше всего, что сам прикатил, а то скучища… Да ты кутить, что ли, приехал опять? Да спрячь деньги-то
в карман! Откуда столько достал?
— Три небось, — засмеялся Митя, суя
деньги в боковой
карман панталон.
Разумеется, показание пана Муссяловича внесли
в протокол
в самой полной подробности. На том панов и отпустили. О факте же передержки
в картах почти и не упомянули; Николай Парфенович им слишком был и без того благодарен и пустяками не хотел беспокоить, тем более что все это пустая ссора
в пьяном виде за картами и более ничего. Мало ли было кутежа и безобразий
в ту ночь… Так что
деньги, двести рублей, так и остались у панов
в кармане.
Он бежит за своими заложенными чиновнику Перхотину пистолетами и
в то же время дорогой, на бегу, выхватывает из
кармана все свои
деньги, из-за которых только что забрызгал руки свои отцовскою кровью.
— Не сметь! — вскричал Петр Ильич. — У меня дома нельзя, да и дурное баловство это. Спрячьте ваши
деньги, вот сюда положите, чего их сорить-то? Завтра же пригодятся, ко мне же ведь и придете десять рублей просить. Что это вы
в боковой
карман всё суете? Эй, потеряете!
— Ну, теперь пойдемте мыться, — сурово сказал Петр Ильич. — Положите
деньги на стол али суньте
в карман… Вот так, идем. Да снимите сюртук.
— Я с удовольствием… возьмите… — поспешно проговорил я и, достав кошелек из
кармана, вынул оттуда два целковых;
в то время серебряные
деньги еще водились на Руси. — Вот, коли этого довольно.
Но из хозяйкина
кармана было тут тысячи три, не больше; остальные наросли к ним от оборотов не
в ущерб хозяйке: Павел Константиныч давал
деньги под ручной залог.
Француз стоял как вкопанный. Договор с офицером,
деньги, всё казалось ему сновидением. Но кипы ассигнаций были тут у него
в кармане и красноречиво твердили ему о существенности удивительного происшествия.
У самого грош
в кармане, а везде, что ни шаг,
деньги подавай.
Словом сказать, уж на что была туга на
деньги матушка, но и она не могла устоять против льстивых речей Струнникова, и хоть изредка, но ссужала-таки его небольшими суммами. Разумеется, всякий раз после подобной выдачи следовало раскаяние и клятвы никогда вперед не попадать впросак; но это не помогало делу, и то, что уж однажды попадало
в карман добрейшего Федора Васильича, исчезало там, как
в бездонной пропасти.
В Москве с давних пор это слово было ходовым, но имело совсем другое значение: так назывались особого рода нищие, являвшиеся
в Москву на зимний сезон вместе со своими господами, владельцами богатых поместий. Помещики приезжали
в столицу проживать свои доходы с имений, а их крепостные — добывать
деньги, часть которых шла на оброк,
в господские
карманы.
— Отпираю, а у самого руки трясутся, уже и
денег не жаль: боюсь, вдруг пристрелят. Отпер. Забрали тысяч десять с лишком, меня самого обыскали, часы золотые с цепочкой сняли, приказали четверть часа не выходить из конторы… А когда они ушли, уж и хохотал я, как их надул: пока они мне
карманы обшаривали, я
в кулаке держал десять золотых, успел со стола схватить… Не догадались кулак-то разжать! Вот как я их надул!.. Хи-хи-хи! — и раскатывался дробным смехом.
— Да ведь ваши шубы сгорят! — оправдывается швейцар. Саркуша рассовывает по
карманам деньги, схватывает со стола лоток карт и с хохотом швыряет
в угол.
Пришел, положим, мужик свой последний полушубок продавать. Его сразу окружает шайка барышников. Каждый торгуется, каждый дает свою цену. Наконец, сходятся
в цене. Покупающий неторопливо лезет
в карман, будто за
деньгами, и передает купленную вещь соседу. Вдруг сзади мужика шум, и все глядят туда, и он тоже туда оглядывается. А полушубок
в единый миг, с рук на руки, и исчезает.
Уверяли, что Ечкин уже втянул Нагибина
в свою концессию и черпает
деньги, как из своего
кармана.
— Ведь это мне решительно ничего не стоит, — объяснял он смущавшемуся Галактиону. —
Деньги все равно будут лежать, как у меня
в кармане, а года через три вы их выплатите мне.
— Х-ха! — замялся Полуянов. — А вот я
в свое время отлично знал, какие у кого и
в каких
карманах деньги были. Знал-с… и все меня трепетали. Страх, трепет и землетрясенье…
— Само собою разумеется, как же без
денег жить? Ведь я хоша и говорю вам о документе, а даю
деньги все одно, как кладу к себе
в карман. По-родственному, Харитина Харитоновна. Чужим-то все равно, а свое болит… да. Заходил я к Илье Фирсычу.
В большое малодушие впадает.
Полуянов скромно отмахивался, как лицо заинтересованное. Выходило настоящее похмелье
в чужом пиру. Да и так он не посоветовал бы посылать Ечкина для переговоров. Как раз он получит
деньги, да себе
в карман и положит, как было с стеариновой фабрикой. Хороший человек, а
деньги показывать нельзя.
— Богатство тоже к рукам, Илья Фирсыч, — заметил Луковников, подсаживаясь к столу. — И голова к месту, и
деньги к рукам… Да и считать
в чужих
карманах легче, чем
в своем.
Пищик. Ну… Мне Дашенька говорила. А я теперь
в таком положении, что хоть фальшивые бумажки делай… Послезавтра триста десять рублей платить… Сто тридцать уже достал… (Ощупывает
карманы, встревоженно.)
Деньги пропали! Потерял
деньги! (Сквозь слезы.) Где
деньги? (Радостно). Вот они, за подкладкой… Даже
в пот ударило…
Я тоже начал зарабатывать
деньги: по праздникам, рано утром, брал мешок и отправлялся по дворам, по улицам собирать говяжьи кости, тряпки, бумагу, гвозди. Пуд тряпок и бумаги ветошники покупали по двугривенному, железо — тоже, пуд костей по гривеннику, по восемь копеек. Занимался я этим делом и
в будни после школы, продавая каждую субботу разных товаров копеек на тридцать, на полтинник, а при удаче и больше. Бабушка брала у меня
деньги, торопливо совала их
в карман юбки и похваливала меня, опустив глаза...
— Стало быть, девять гривен
в кармане. Видал, Яков, как
деньги ро́стят?